X.

Из особого письма к братьям, от 8-го июня. — Скажите А. И. Ермолаеву следующее: президент и Академия, не получая до сих пор от нас известия, верно почитают нас виновными, и они правы, по крайней мере в этом случае. Но и мы, по крайней мере в этом случае, также почти правы. По истечении трети, т. е. в первых числах марта месяца, мы принесли, как нам приказано инструкциею, наши рапорты к банкиру, дюку Торлонию, для отсылки, как приказано, в Петербург, а он вот что сказал: «мне ничего не приказано, да и если такие пакеты пересылать через нашу почту, то каждый из них на месте будет стоить от 15 до 20 червонцев (!), а кто их заплатит? По крайней мере мы не входили, в рассуждении сего, ни в какое с Академией обязательство и, как это — дело с казною, то, признаться, и не желали бы входить. Но, впрочем, je ne fais aucune difficulté, mais прежде поговорите с посланником: он может отправить их с курьером». Мы отвечали: «мы ничего не знаем; нам приказано та́к, а не э́так». Он опять сказал: «Je ne fais aucune difficulté, только прежде поговорю с бароном Зассом» (он секретарь посольства). Через два дня, посланник нам сказал, что бумаги наши у него, и что он их пошлет, и что он, пожалуй, и впредь пересылать будет, и что пусть и Академия также пересылает с курьером, при случае, на его имя, и что, наконец, так всегда делают с пакетами, которые толсты и не к спеху. Мы все думали, что рапорты наши, если не тотчас, то вскоре, пошли; думали и толковали: давно уже их прочитали, что-то об них сказали? А между тем и не знали, что они все здесь лежали, и вчера (7-го июня) лишь их послали. Да, мы только на днях узнали об этом, когда Щедрин пришел в канцелярию посольства за паспортом для проезда в Неаполь.

Пожалуйста, скажите все сие Александру Ивановичу. Только, чур, скажите это поладнее, поскладнее! Прибавьте еще, что я хотел об этом послать в Академию донесение, но хотел также приложить при оном рисунчишко со своего эскиза, и замедлил, потому что долго не мог остановиться на эскизе и ждал долго Торвальдсена; а теперь позиция моя неудобна для рисованья и писанья. Это прибавление тоже сделайте поладнее.

Вот вам, любезнейшие мои питерцы, история наших рапортов и история моего к вам письма, там вложенного. Из оной вы можете видеть, почему ваше ко мне письмо так поздно пришло в Рим: оно также где-нибудь лежало, до случая; из оной вы можете видеть, как непригоже пересылать письма через иностранную коллегию, через курьеров. От непосылки наших рапортов нам самим приходится тяжко и жутко, ибо мы там усердно просим о прибавке пенсиона. И вот мы уж 7 месяцев маемся да перебиваемся, а Академия и не знает, и не думает, присылку же работы потребует. А что прикажешь сработать за гривну с алтыном поденно? Это не очень-то ладно! Скажут: князь-де дал. Да, дал! Да князь дал за работу и на работу; а коли что останется, пойдет опять на работу; а работы ведь Академия и сама запросит, жалованья же дает на голод и на крышку. Вот, пора приняться за работу, а я не умею рассказать натурщику, как стоять, кузнецу — как железо выгнуть и проч., а учителя нанять — негде денег взять. А платье, а обувь? белье? Уж не говори! Надобно прибавки, и кругом прибавки!…